Неточные совпадения
— Положим, княгиня, что это не поверхностное, — сказал он, — но внутреннее. Но не в том дело — и он опять обратился
к генералу, с которым говорил серьезно, — не забудьте, что скачут военные, которые избрали эту деятельность, и согласитесь, что всякое призвание имеет свою оборотную сторону медали. Это прямо
входит в обязанности военного. Безобразный спорт кулачного боя или испанских тореадоров есть признак варварства. Но специализованный спорт есть признак развития.
Какой-то
генерал просит со мною увидеться: милости просим;
входит ко мне человек лет тридцати пяти, смуглый, черноволосый, в усах, в бороде, сущий портрет Кульнева, рекомендуется мне как друг и сослуживец покойного мужа Ивана Андреевича; он-де ехал мимо и не мог не заехать
к его вдове, зная, что я тут живу.
Подъезжает в день бала
к подъезду генерал-губернаторского дворца какой-нибудь Ванька Кулаков в белых штанах и расшитом «благотворительном» мундире «штатского
генерала»,
входит в вестибюль, сбрасывает на руки швейцару соболью шубу и, отсалютовав с вельможной важностью треуголкой дежурящему в вестибюле участковому приставу, поднимается по лестнице в толпе дам и почетных гостей.
Так он
вошел в дом, где остановился
генерал — губернатор. Минуты через три он вышел оттуда в сопровождении помощника исправника, который почтительно забегал перед ним сбоку, держа в руке свою фуражку, и оба пошли
к каталажке. Помощник исправника открыл дверь, и директор
вошел к ученику. Вслед за тем прибежал гимназический врач в сопровождении Дитяткевича, и другой надзиратель провел заплаканную и испуганную сестру Савицкого…
Идем мы с ним давеча по горячим следам
к Вилкину-с… а надо вам заметить, что
генерал был еще более моего поражен, когда я, после пропажи, первым делом его разбудил, даже так, что в лице изменился, покраснел, побледнел, и, наконец, вдруг в такое ожесточенное и благородное негодование
вошел, что я даже и не ожидал такой степени-с.
«Точно бог послал!» — подумал
генерал про себя,
входя к своей супруге.
В сущности, он и не доверялся никогда; он рассчитывал на
генерала, чтобы только как-нибудь
войти к Настасье Филипповне, хотя бы даже с некоторым скандалом, но не рассчитывал же на чрезвычайный скандал:
генерал оказался решительно пьян, в сильнейшем красноречии, и говорил без умолку, с чувством, со слезой в душе.
— Ищу вас, князь. Поджидал вас у дачи Епанчиных, разумеется, не мог
войти. Шел за вами, пока вы шли с
генералом.
К вашим услугам, князь, располагайте Келлером. Готов жертвовать и даже умереть, если понадобится.
Кроме Белоконской и «старичка сановника», в самом деле важного лица, кроме его супруги, тут был, во-первых, один очень солидный военный
генерал, барон или граф, с немецким именем, — человек чрезвычайной молчаливости, с репутацией удивительного знания правительственных дел и чуть ли даже не с репутацией учености, — один из тех олимпийцев-администраторов, которые знают всё, «кроме разве самой России», человек, говорящий в пять лет по одному «замечательному по глубине своей» изречению, но, впрочем, такому, которое непременно
входит в поговорку и о котором узнается даже в самом чрезвычайном кругу; один из тех начальствующих чиновников, которые обыкновенно после чрезвычайно продолжительной (даже до странности) службы, умирают в больших чинах, на прекрасных местах и с большими деньгами, хотя и без больших подвигов и даже с некоторою враждебностью
к подвигам.
Генерал, впрочем, совершенно уже привык
к нервному состоянию своей супруги, которое в ней, особенно в последнее время, очень часто стало проявляться. В одно утро, наконец, когда Мари сидела с своей семьей за завтраком и, по обыкновению, ничего не ела, вдруг раздался звонок; она по какому-то предчувствию вздрогнула немного. Вслед за тем лакей ей доложил, что приехал Вихров, и герой мой с веселым и сияющим лицом
вошел в столовую.
Шаги куда-то удалились, потом снова возвратились, и затем началось неторопливое отпирание дверей. Наконец, наши гости были впущены. Вихров увидел, что им отворила дверь некрасивая горничная; в маленьком зальце уже горели две свечи.
Генерал вошел развязно, как человек, привыкший
к этим местам.
— Господа, хотите играть в карты? — отнеслась Мари
к двум пожилым
генералам, начинавшим уж и позевывать от скуки; те, разумеется, изъявили величайшую готовность. Мари же сейчас всех их усадила: она, кажется, делала это, чтобы иметь возможность поговорить посвободней с Вихровым, но это ей не совсем удалось, потому что в зало
вошел еще новый гость, довольно высокий, белокурый, с проседью мужчина, и со звездой.
— Послушайте, Раиса Павловна, я устрою так, что Тетюев сам придет
к вам с повинной! — объявил Прейн, радуясь новой выдумке. — Честное слово. Только, мне нужно предварительно
войти в соглашение с
генералом: пожалуй, еще заартачится. Пусть Нина Леонтьевна полюбуется на своего протеже. Право, отличная мысль пришла в голову этому Родиону Антонычу!.. Поистине, и волки будут сыты, и овцы целы…
Но так как фабричным приходилось в самом деле туго, — а полиция,
к которой они обращались, не хотела
войти в их обиду, — то что же естественнее было их мысли идти скопом
к «самому
генералу», если можно, то даже с бумагой на голове, выстроиться чинно перед его крыльцом и, только что он покажется, броситься всем на колени и возопить как бы
к самому провидению?
— Помилуйте, — говорил он, — этот наш европеец, генерал-губернатор, помимо комитета
входит в стачку с кабацким аферистом, который нагло является
к нам и объявляет, что он прокормит Москву, а не мы!
Усталый, весь черный от пыли офицер, привезший от
генерала Козловского известие о выходе
к русским Хаджи-Мурата, разминая ноги,
вошел мимо часовых в широкое крыльцо наместнического дворца.
К удивлению,
генерал был как будто сконфужен моею фразой. Очевидно, она не
входила в его расчеты. На прочих свидетелей этой сцены она подействовала различно. Правитель канцелярии, казалось, понял меня и досадовал только на то, что не он первый ее высказал. Но полициймейстер, как человек, по-видимому покончивший все расчеты с жизнью, дал делу совершенно иной оборот.
Но
генерал был дома, так, по крайней мере, сказал ему швейцар, и он не захотел
войти, он не чувствовал себя в состоянии притвориться и поплелся
к Конверсационсгаузу.
Он поднялся все с тем же брюзгливым видом, и мы перешли в столовую. Валентина Григорьевна сидела за самоваром, Урманов около нее.
Войдя в комнату,
генерал остановился, как будто собрался сказать что-то… даже лицо его настроилось на торжественный лад, но затем он нахмурился, сел
к столу и сказал...
Когда они подъехали
к квартире Траховых и
вошли, то
генерал стоял уже на лестнице. С самого утра Татьяна Васильевна брюзжала на него за то, что будто бы он не постарался и не хотел устроить ей литературный вечер, и что, вероятно, никто
к ним не приедет. Тщетно
генерал уверял ее, что все будут; но вот, однако, наступил уже десятый час, а прибыли пока только Бегушев и граф Хвостиков.
Войдя в вокзал,
генерал прежде всего исполнил приказание супруги и отправил
к ней в вагон огромный чайник чая с приличным количеством сахара.
На другой день Червяков надел новый мундир, подстригся и пошел
к Бризжалову объяснить…
Войдя в приемную
генерала, он увидел там много просителей, а между просителями и самого
генерала, который уже начал прием прошений. Опросив несколько просителей,
генерал поднял глаза и на Червякова.
Однажды, когда только что начавший лекцию Крюков, прерывая обычную латинскую речь, сказал по-русски: «М. г., — в качестве наглядной иллюстрации
к нашим филологическим объяснениям од Горация, позвольте прочесть перевод одного из ваших товарищей, Фета, книги первой, оды четырнадцатой, «
К республике»; при этих словах дверь отворилась, и граф С. Г. Строганов
вошел в своем генерал-адъютантском мундире.
— Что вам угодно? — спросил
генерал, когда я
вошел к нему в кабинет.
Я спешил
к генералу, как вдруг, невдалеке от их квартиры, отворилась дверь, и меня кто-то кликнул. Это была madame veuve Cominges и кликнула меня по приказанию m-lle Blanche. Я
вошел в квартиру m-lle Blanche.
Не успел я
войти в отель, как швейцар и вышедший из своей комнаты обер-кельнер сообщили мне, что меня требуют, ищут, три раза посылали наведываться: где я? — просят как можно скорее в номер
к генералу.
— Но барону я спустить не намерен, — продолжал я с полным хладнокровием, нимало не смущаясь смехом m-r Де-Грие, — и так как вы,
генерал, согласившись сегодня выслушать жалобы барона и
войдя в его интерес, поставили сами себя как бы участником во всем этом деле, то я честь имею вам доложить, что не позже как завтра поутру потребую у барона, от своего имени, формального объяснения причин, по которым он, имея дело со мною, обратился мимо меня
к другому лицу, — точно я не мог или был недостоин отвечать ему сам за себя.
Пошел опять назад, тороплюсь, как бы, думаю, генерал-то лицом
к двери не повернулся… Повернись он, кажись, ничего бы этого не было. Да нет, Раиса Павловна плачут, лицо закрыли,
генерал руки от лица отымает.
Вошел я, Раиса Павловна отняла руку, взглянула да так и замерла. А я… ступил два шага… только бы, думаю, не повернулся… И раз-раз в него… сзади…
Однако, между тем, прошли мы гостиную,
входим к Раисе Павловне… Сидит моя Рая, генеральская невеста, глаза наплаканные, большие, прямо так на меня и уставилась… Опустил я глаза… Неужто, думаю, это она, моя Раинька? Нет, не она, или вот на горе стоит, на какой-нибудь высочайшей… Ну, стал я у порога, а
генерал к ручке подошел. «Вот, говорит, вы, королевна моя, сомневались, а он и приехал!..»
(
Входят Николай, Бобоедов. Садятся за стол.
Генерал усаживается в кресло в углу, сзади него поручик. В дверях — Клеопатра и Полина. Потом сзади них Татьяна и Надя. Через их плечи недовольно смотрит Захар. Откуда-то боком и осторожно идет Пологий, кланяется сидящим за столом, и растерянно останавливается посреди комнаты.
Генерал манит его
к себе движением пальца. Он идет на носках сапог и становится рядом с креслом
генерала. Вводят Рябцова.)
Разделась и я как следует, помолилась богу, но все меня любопытство берет, как тут у них без меня были подробности?
К генералу я побоялась идти: думаю, чтоб опять афронта какого не было, а ее спросить даже следует, но она тоже как-то не допускает. Дай, думаю, с хитростью
к ней подойду.
Вхожу к ней в каморку и спрашиваю...
Я мало-помалу привык
к тому, что если я
войду в парк, то непременно встречу старика с желтухой, ксендза и австрийского
генерала, который носил с собою колоду маленьких карт и, где только можно было, садился и раскладывал пасьянс, нервно подергивая плечами.
Только что стал было Хвалынцев убеждать их, что он
к питерскому
генералу никакого касательства не имеет, что он просто сам по себе и едет по своей собственной надобности, как
вошел новый посетитель — жандарм, во всей своей амуниции.
Ребротесов пошевелил пальцами, изображая смешение, и мимикой добавил
к гарниру то, чего не мог добавить в словах… Гости сняли калоши и
вошли в темный зал. Хозяин чиркнул спичкой, навонял серой и осветил стены, украшенные премиями «Нивы», видами Венеции и портретами писателя Лажечникова и какого-то
генерала с очень удивленными глазами.
Вошел ординатор; с рукою
к козырьку, говорит
генералу...
Войдя в траурную залу, он остановился и потребовал пить. Подкрепившись питьем, подошел
к гробу, но здесь упал в обморок. Когда он был вынесен и приведен в чувство, то подняли тело и поставили в открытой карете. За гробом тянулся длинный ряд карет, и, так как покойница была жена
генерала, то гроб провожала гвардия. Поезд отправился в Невский монастырь.
Ему удалось
войти в сношение с главной квартирой шведского
генерала, откуда был прислан манифест, обнародованный Швецией, который маркиз распространил в Петербурге, чтобы навести страх на русский двор. В этом манифесте стокгольмское правительство, говоря о своих дружеских чувствах
к русской нации, объявляло о своем намерении напасть на незаконное его правительство, чтобы восстановить права законных наследников престола.
Вечером, в субботу, прибыл запоздавший
генерал Федор Карлович фон Фрикен. Новгородский уездный предводитель дворянства А. Д. Тырков находился в Грузине с пятницы вечера, но как посторонний
к графу не
входил.
— Да, вот он мой герой, — сказал Кутузов
к полному, красивому, черноволосому
генералу, который в это время
входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Офицер чувствовал, что,
входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне виноват, и он хотел подождать; но один из
генералов увидал его и, узнав зачем он, сказал Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел
к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу, ничего не сказав ему.
— Вероятно, — сказал князь Андрей и направился
к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро
вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский
генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головою и с орденом Марии-Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
Вспотели кавалеры, дух над шеренгой — будто портянки в воздухе поразвесили, птички так в разные стороны и разлетелись. А народ в азарт
вошел. Полковники которые,
генералы, все
к канату прицепились, старички некоторые, мирное население, из-за кустов повыскакивали, вонзились, кажный в свою сторону наддает-тянет. Только и слышно, как штаны-ремешки с обеих фронтов потрескивают.
И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь и он
входит, он, молодой
генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в росписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти
к любимцу, столь же сильное как и тогда, волнует его.